«Хорошая девочка Лида...» Этими словами Ярослав Смеляков, поэт редкой чистоты и искренности, оставил как бы метку на поколении военной и послевоенной юности. Драгоценную пробу ее самоотверженности, целомудрия, преданности.
Зиму 41-го Лида Шадрина встретила в Кемерово, куда за год до войны перебралась их шахтерская семья из Сучана. Сюда, в угольное сердце Кузбасса, эшелон за эшелоном катили поезда с демонтированным оборудованием заводов из западных районов страны. Гигантская страна уводила из-под оккупации свой промышленный потенциал, чтобы в безопасности ковать оружие победы против ненавистного врага.
У Лидии Павловны до смертного часа не изгладится из памяти картина: декабрь 1941-го, лютая стужа, ночные костры и тысячи людей на станционной платформе. Кемеровцы разгружают очередной эшелон. Старшеклассников сняли с занятий - это была их общая тыловая мобилизация. Не дай бог зазеваться кому-нибудь, потерять бдительность - и нежная кожа пристывала намертво к закуржавевшей «железяке».
Сибирь вкалывала днем и ночью. Ее провинциальные, «кондовые» дотоле городишки, накачивая мускулы войны, превращались не по дням, а по часам в мощные индустриальные центры. Уже к весне 42-го страна завязывала с безнадегой тотального отступления, изготовясь гнать супостата по всем фронтам. А ее песчинка малая - Лида Шадрина - сделала свой выбор: поступила в Кемеровский горно-строительный техникум.
Отец Лиды, Павел Максимович, был шахтером от бога. Забойщик, мастер, начальник участка - головокружительной карьеры вроде и не сделал. Но слава его гремела по Кузбассу, и четыре трудовых ордена (в том числе самый высокий - Ленина), уважение людей говорили о многом. Всю войну систематически по два-три оклада отчислял он для фронта и победы. Были и такие, кто тихо корил его: «Ты чо, Максимыч, больно прыткий? Ты ведь у наших ребят малых кусок хлеба из глотки вынимаешь. После тебя, такого передового, уже всю получку в семье не оставишь…» Максимыч слушал, молчал, но денежный зарок свой исполнял как и прежде.
Так что по примеру отца «хорошая девочка Лида» выбрала совсем не женскую профессию. Многое решал и лозунг дня: «Уголь - хлеб тяжелой промышленности». А еще его называли «черным золотом Родины». И потому резоны были у Лиды учиться в техникуме только на «отлично». В содержание учебы входила и постоянная студенческая практика на шахте.
- А шахта ротозеев и распустех не любит - ей подавай горняцкую хватку и сообразительность, - рассказывает Лидия Павловна. - Как сейчас помню: во время преддипломной практики на шахте «Пионерская» поставили меня начальником электровозной транспортировки угля. На откатке от забоя до подъемной клети слесарями и машинистами работала зеленая молодежь, ребята-фэзэушники, опыта у которых - ноль. Электровозы были изношены и часто выходили из строя в штреках. Приходилось искать выход в считанные минуты, потому что график погрузки угля был не просто жестким -жестоким. Ни в коем разе нельзя было подвести коллектив шахты, да и авторитет отца обязывал. И я училась находить решения.
В 1946-м ей выдали диплом с отличием. И в сентябре в числе девятерых однокашников-выпускников катит она в вагоне-теплушке на родину - в Приморье.
За девять суток "пятьсот-веселый" докатил их от Кемерово до Читы. А дальше -стоп-машина. Дорога забита составами, график движения захлебнулся. Ребят "попросили" обождать и высадили из вагона. Все бы ничего, а деньжишки у друзей кончились. Спасла гитара. Один из самых отчаянных стал играть и петь, другой - из самых бесшабашных - пошел с шапкой по кругу. Остальные переживали: какая позоруха! Но народ, заполнивший перрон, драматизировать был не склонен: "Давай, ребята, наяривай!" В подставленную шапку летели деньги, кто-то, расчувствовавшись, плакал. А тут и с поездом все образовалось: с разрешения начальника дружелюбная толпа буквально внесла ребят в тамбур вагона.
На четвертые сутки великое путешествие окончилось. Во Владивостоке в тресте "Шахтострой" всех девятерых разбросали по разным объектам. Лиду Шадрину ждало довольно экзотическое назначение – мастером группы военнопленных японцев. Надо было протянуть линию электропередачи для шахт северного Сучана. Меж тем начинались холода с дождями и пронизывающими ветрами. Спецодежды не было, и пленным по колено в воде приходилось рыть ямы под опоры. Подобного молодой мастер стерпеть не могла, и стала решительно подступаться к начальству: "Выдайте бригаде сапоги". В ответ начальник стройки кричал: "Да откуда я их тебе возьму?" Оно и впрямь время было тяжелое: полстраны стояло в руинах, кое-где бабы пахали на себе – до Сапогов ли тут пленным японцам. Но, оказалось, не на ту напали: тонкая, звонкая, долговязенькая бригадирша остановила работу на своем участке ЛЭП. Шуму было до небес. И, как ни странно, сапоги нашлись. Повеселевшие японцы кивали головами, улыбаясь юной предводительнице: "Ка-ра-шо, ка-ра-шо". Даже неприступный начальник счел долгом похвалить ее и прилюдно пожать руку.
Однако угольная карьера Лидии Шадриной длилась недолго. Уже через годик принципиальную девчонку разглядели и выбрали секретарем Первореченского райкома комсомола, а затем и секретарем Владивостокского горкома ВЛКСМ. В ведении ее оказались школы и абсолютно новые проблемы. Вместо горняцких забоев, штреков, откатки угля, клетей надо было знать педагогику, психологию, историю, организацию пионерской и комсомольской работы в школе. Надо было умело запускать живой локомотив ребячьего творчества - деятельности тимуровских команд, соревнования дружин и отрядов, проведения читательских конференций, походов, пионерских "зарниц" и костров.
Весной 1949 года уже освоившуюся в новом для нее общественно-политическом поприще Лидию Павловну принимают кандидатом в члены партии и вскоре рекомендуют на учебу в ЦКШ - Центральную комсомольскую школу в Москву.
По возвращению отличница ЦКШ поступает в распоряжение Приморского крайкома комсомола. Сперва завотделом, затем секретарем по работе со школьной и студенческой молодежью, а затем и первым секретарем. Полученные знания пришлись как нельзя впору в свете новых задач и перспектив, развертывавшихся перед краем. 50-е годы стали стартом бурного развития рыбодобывающей, лесной и угольной промышленности, стройиндустрии Приморья. В ее записных книжках остались на память цифры: в 1940 году край добывал на-гора 3711 тыс. тонн угля, а в 1957-м - уже 5800 тыс. тонн. Есть записи по вылову рыбы. По культуре, науке и высшей школе.
Еще тогда, с 50-х, повелось "зубров" промышленности приглашать на встречи с комсомолом. Алексей Степанович Аллилуев, генеральный директор "Приморскугля", не раз выступал на слетах молодых горняков. Гостем на рыбацких слетах был знаменитый Шалва Надибаидзе. По предложениям комсомола издавались приказы отраслевых министров, начальников главков, выделялись дополнительные средства на обустройство быта молодых. Детище 50-х - Кролевецкий завод стройматериалов - стал первой ударной комсомольской стройкой. На горизонте вырисовывались черты будущего гигантского проекта - Большого Владивостока...
Неизгладимо и такое воспоминание далекой молодости. Где-то в середине 50-х внесла Лидия на бюро крайкома комсомола "шальную" идею: провести грандиозный пионерский слет в палатках на берегу моря в районе Сад-города. Пусть ребята ходят на головах, соревнуясь в спорте и художественной самодеятельности. Пусть выходят ночью в разведку и "тропят врага". Пусть преодолевают все препятствия и в борьбе добывают победу. В лице политуправления погранвойск комсомол нашел горячего своего сторонника. Был разработан план палаточной кампании...
- А что творилось тогда с ребятами! Они верещали от восторга и все три ночи слета не спали в своих палатках! Разговоров потом хватило по меньшей мере на год. Особая благодарность за выдумку, инициативу - заместителю начальника политуправления Ивану Климовичу Кулакову.
Очень дружеские, теплые отношения завязывались в те годы у комсомолии и пионеров с военным. Генерал Бирюзов, командующий Дальневосточным военным округом, сделал вообще царский жест: здание Дома офицеров в Уссурийске передал пионерам. Городские комсомольцы на субботниках и воскресниках подремонтировали его привели в порядок.
- Но грянули реформы -и Дом пионеров бесцеремонно был "экспроприирован" у ребят. Таковым оказалось "новое мышление". За что, спрашивается, детям-то мстить?
Лидия Павловна считает, что было бы несправедливым обойти вниманием роль партии коммунистов, сам тип партработника времен ее комсомольского прошлого. Нет, 40-50-е уж никак благостными не назовешь - были они роковыми, суровыми, даже жестокими. Но растленными, циничными, с двойной моралью они все же не были. И партийные руководители края из теста были слеплены другого, нежели их приемники более поздних лет. Из всей чреды первых партийных лиц моя собеседница выделяет особо - Николая Николаевича Органова, Терентия Фомича Штыкова и Василия Ефимовича Чернышева.
Ценя роскошь человеческого общения, по привычке выступая в роли "связной" меж поколениями, комсомольский секретарь Лидия Шадрина вот так же простодушно обратилась и к Органову: "Николай Николаевич, пионеры Владивостока были бы не прочь с вами встретиться... На последовавшую затем реакцию она, правда, не рассчитывала. Органов привел в Дом пионеров... всех членов бюро. Партия пришла с вежливостью королей на это рандеву, а вот юные ленинцы еще с полчаса на это дело тянулись. Закопёрщица встречи, конфузясь, краснела, а первый секретарь как мог ее успокаивал: ничего, мол, даже к лучшему, если партийные люди не спеша обойдут Дом пионеров, во все дырки заглянут - не надо ли ремонта, подмоги какой. И в самом деле, подмога была нужна позарез - обветшала детская обитель изрядно. И поддержка вскоре была оказана.
У секретарей тогдашней поры (в отличие от поздней популяции сановников) не было привычки с помпой, с экскортом и мигалками выезжать в командировки по краю. Лидии довелось побывать с Органовым в одной из таких поездок. В Черниговке их никто не ждал, не встречал. Подсел Николай Николаевич к деревенским мужикам на бревнышки, городскими папиросами угостил, те в свою очередь попотчевали гостя забористым самосадом, пригласив на бревнышки и ее: "Располагайсь, девка, в ногах правды нет". И завязался разговор за жизнь. Мужики выложили начистоту все, не забыв "незлым тихим словом" помянуть и местное начальство. Так-то вот положение в крае узнавалось из первых рук, а не из подобострастных докладов и не из подчищенных сводок с мест. Для комсомольского работника Лидии Шадриной то была большая наука.
Любопытной личностью был и генерал Штыков. При встречах как бы между делом советовал: "Ты, Лида, посмотри-ка плакаты, что я накануне привез - тут опыт работы с молодежью на Новгородчине обобщается, может, дельное что для себя возьмешь..."
Где-то году в. 56-м пришел конец Лиде Шадриной - комсомолом стала заправлять Лидия Павловна Субочева. Потом родился сын. И вслед затем пошли и предложения: пора бы на партработу перебраться. И даже избрали ее секретарем Ленинского райкома. Пришлось метаться меж работой и грудным ребенком. А работали тогда в партаппарате не от сих до сих, а по 10-12, а то и 14 часов. Тот же Штыков-генерал потом душевно ей посоветовал: никакая, дескать, карьера ребенка не стоит, дети дороже всего, и в жертву их приносить грех...
Она поняла и приняла совет без обиды. Тем паче что ждала уже второго сына. И хорошо помнила свою растерянность, когда, бывало, молодая мать-одиночка врывалась к ней в секретарский кабинет и демонстративно клала "ляльку" на рабочий стол: вот, мол, не пробила комсомольская начальница ясли - в отместку нянчись...
Очень своевременно пригласил ее тогда на работу младшим научным сотрудником председатель президиума Дальневосточного филиала Сибирского отделения Академии наук СССР. Начался новый этап в жизни - научный, преподавательский. Незаконченный курс МГУ закончила в ДВГУ. В 1967-м защитила под руководством ныне покойного академика Крушанова кандидатскую диссертацию. Работала в вузах на кафедрах политэкономии и научного коммунизма, поднимала сыновей. Во время крушения страны и идеологии, в которую всю жизнь верила, не стала метаться, выбирать новую точку опоры. От партбилета публично не отреклась.
- Короче, адаптироваться я не смогла. Да и в отличие от других не захотела. Все мое - убеждения, поступки, любовь, память юности - остается со мной.
Давно выросли сыновья, успев получить хорошее образование. На жизненном старте - три внучки. Одна из них - умница-разумница, победительница московских олимпиад - продолжает учебу в Германии.
Спасают от тревог и уныния единомышленники. Друзья молодости, бывшие сослуживцы. С кем-то связи особо прочны, с кем-то - менее. Но все они дороги, потому что не отреклись от себя, не сдали в утиль за ненадобностью память свою и судьбу. «Возьмемся за руки...» В этой круговой обороне вместе с ней и Василий Дмитриевич Ключник, и Нина Федоровна Романова, Мария Владимировна Толпыгина и Георгий Фомич Матюшенко, Алла Сергеевна Портнягина и Станислав Куприянович Пырков. Благодарна она и Анатолию Тимофеевичу Мандрику, и Геннадию Николаевичу Ивкову. Марии Васильевне Власенко-Талалаевой и Владимиру Афанасьевичу Володченко. Вере Алексеевне Данилевской и Тамаре Ивановне Пискуновой. Всем-всем, кто пришел на ее только что грянувшее 75-летие»
"Хорошая девочка Лида..." Ровесница первых пятилеток. Девочка из смеляковских стихов о романтике юности. Школьница, в глубоком тылу разгружавшая платформы со станками и не стоявшая за ценой ради общей победы. Дочка углекопа в черном шахтном чреве. Слушательница ЦКШ, добивающаяся истины. Молодежная заводила. Коммунистка. Любящая мать и жена. Доцент вузовской кафедры. Бабушка. Весь XX век у нее за спиной. Впереди - новый век и новые его первопроходцы. Как хотелось бы, чтобы у новой истории был более оптимистический исход.
Татьяна СМИРНОВА.
Газета Утро России №35 (2681) от 12 марта 2002 года