В ноябре исполняется 100 лет со дня завершения Гражданской войны на крупнейшем театре военных действий – в европейской части России. Пал белогвардейский Крым – последний крупнейший оплот сил внутренней реакции и международной интервенции. И хотя пожарища войны догорали и в Маньчжурии, и на Дальнем Востоке, и в Средней Азии, крах Белого дела стал окончательно очевиден именно с разгромом Врангеля в Крыму.

В последнее время яркую победу Красной армии пытаются несколько приунизить. Дескать, в Крыму сражаться было не с кем. Белое дело доживало свои последние месяцы и можно было дождаться мирного исхода контрреволюционеров из Крыма, не надо было нести многочисленные потери.

Эта теория не выдерживает критики. Весь 1920 год крымская белогвардейщина пребывала в состоянии непрерывной активности, нанося болезненные змеиные укусы народной власти. «Патриоты-белогвардейцы» из своего «лебединого стана», на которые не намолятся современные поклонники монархии, вели масштабные действия, координируя свою активность с поляками – давними врагами русской государственности. Внимали предписаниям Антанты, заранее смиряясь с планами Франции, Англии, США и их союзников по оккупации и разделу России. Белыми были захвачены Северная Таврия, совершались десанты на Кубань. Однако победоносными ударами Красной Армии белобандиты к осени 1920 года были загнаны в Крым. Полуостров оставался единственным плацдармом белогвардейщины в европейской части России.
Единственным, но все еще опасным. В Крыму было сосредоточено до ста пятидесяти тысяч врангелевских вояк. Сам Врангель называл и большие цифры, но, видимо, в целях пропаганды. Помимо пехоты и конницы, в рядах т.н. «русской армии» Черного барона имелись 213 артиллерийских орудий, 45 танков и бронеавтомобилей, 14 бронепоездов, 42 самолета. Вкупе с военным флотом, базировавшимся в Севастополе и надежно защищавшим морские подступы к белому Крыму, врангелевская группировка составляла внушительную силу. Верно и то, что значительная часть группировки представляла собой тыловой военно-чиновничий аппарат, занимавшийся репрессиями против пролетариата Крыма и распиливанием щедрых иностранных траншей. Малоизвестный факт: ограбив голодающее крестьянство Таврии, врангелевцы пытались наладить вывоз зерна во Францию, чтобы хоть в малой доле погасить задолженность по военным займам. Северную часть полуострова прикрывала лишь 35-тысячная группировка, но она состояла из отборных частей. Значительную долю составляли т.н. цветные полки – отборные корниловские, марковские и дроздовские части, конные части генералов Барбовича и Фостикова. Все это – своеобразная гвардия белых, в значительной мере состоящая из офицеров. Этих непримиримых, жаждавших сражаться до конца вояк возглавлял генерал-лейтенант Слащев-Крымский. Слащев уже неоднократно отражал попытки красных овладеть Крымом, человек поразительной личной храбрости, пьяница и наркоман, – фигура архисложная. Всего через год после описываемых событий он, раскаявшись в преступлениях против собственного народа, возвращается в Советскую Россию, где ему предоставляется возможность вступить в РККА. Он – прототип знаменитого генерала Хлудова из булгаковского «Бега».

Но это через год. А пока Яков Александрович Слащев на личном бронепоезде объезжает укрепрайоны беляков на севере полуострова, засыпая врангелевский штаб предложениями и требованиями по укреплению обороны. Но Врангель уже перебирается «из своего дома в гостиницу Киста у самой Графской пристани, чтобы иметь возможность быстро сесть на пароход, что он скоро и сделал, начав крейсировать по портам под видом поверки эвакуации» (воспоминания Я. Слащева). В Севастополе царила паника и паралич власти.

Мы не так много знаем о врангелевщине. Точнее, мы знаем об ее одной стороне – военно-полицейской, о массовых репрессиях в подконтрольном белякам Крыму. Как отмечалось в журнале заседания городской думы в первые дни врангелевщины: «Симферополь почти каждый день бывает свидетелем ужасного зрелища публичных казней». Интеллигенты из думы обратились к Кутепову и Врангелю с просьбой отменить смертную казнь. Однако Черный барон на встрече с симферопольским городским головой С.А. Усовым в ходатайстве отказал: «Я не задумаюсь увеличить число повешенных еще одним, хотя бы этим лицом оказались вы». Любопытно, что эту историю недалекий солдафон Врангель не без бравады описывает в собственных воспоминаниях. «Господин Усов вышел из кабинета, как в воду опущенный», – злорадно добавляет Черный барон.

Сам Врангель пытался проводить на занятой им территории определенные реформы. Экономический крах был отсрочен займами и поставками из Константинополя. Как писал сам Врангель: «Снабжение Крыма как топливом, так и всем прочим производилось через Константинополь. Там же пребывали верховные союзные комиссары, непосредственные руководители политики своих правительств на Ближнем Востоке и Юге России». Политическая реформа – попытки некоторой демократизации в тылу – разбились о нехватку кадров, даже убежденные противники большевизма в Крыму не стремились войти во врангелевское «правительство», никто не верил в продолжение борьбы. Рабочий вопрос также не был разрешен. Рабочие, как и крестьянство, в массе своей не верили обещаниям врангелевцев, все были ожесточены реквизициями и расправами. Однако воспряли духом городские и сельские спекулянты, криминалитет, разного рода дельцы, содержатели притонов, что еще больше обостряло классовое противостояние. Не удалось привлечь на свою сторону и не столь многочисленную интеллигенцию. На фоне роскошных ресторанов и крикливых кафе-шантанов голодающая интеллигенция все явственнее ощущала пропасть, куда рушился белый Крым.

Белоэмигрант Д. Мейснер вспоминал: «В Ялте и Ливадии было тогда много военной молодежи, много семей офицеров и генералов и очень много «беженцев с севера». И над всем этим людским морем господствовало тогда одно общее настроение – какой-то тяжелый надрыв. Именно надрывно пили сверх меры корниловские офицеры, плясали горцы и казаки. Надрывно и невесело, шумно веселились женщины, надрывно произносили чуждые им грубые слова и надрывно отдавались малознакомым и нелюбимым мужчинам. Зачем же и почему все это творилось? Чтобы, говорили тогда все, «забыться»! Не было слова более популярного, ходкого и, надо сказать, уместного в тылу белых армий».

Не было позволено Врангелю сократить раздувшийся при былых успехах военно-чиновничий тыловой аппарат. Тыловики отлично видели неминуемый крах белогвардейщины и, не связанные никакими романтическими иллюзиями о новой Вандее, использовали последние месяцы для обогащения и вывоза имущества за рубеж. Вскоре из Крыма в Константинополь и Констанцу потянулся ручеек генералов и офицеров: в командировку, для работы в заграничных учреждениях, для подписания соглашений, на лечение и прочее.

И тем не менее Черный барон в беседе с В. Шульгиным еще хорохорился: «Я не задаюсь широкими планами… Я считаю, что мне необходимо выиграть время… Я отлично понимаю, что без помощи русского населения нельзя ничего сделать… Политику завоевания России надо оставить… Нельзя воевать со всем светом… Надо на кого-то опереться…» Однако опереться ему было уже не на кого, помощи извне ждать не приходилось. Да и Советская Россия не была намерена дать ему еще один шанс.

Последние месяцы белого Крыма – разруха и спекуляция, коррупция и распущенность. Любые, даже крохотные попытки навести порядок рассыпались в прах. Оказавшийся во врангелевском Крыму бывший тюремный чиновник Д. Краинский с горечью вспоминал: «В этом взаимном грабеже люди забыли все: и Родину, и свое положение, и тех, кто отдает все свои силы и безропотно умирает на фронте, и тех, чей стон доносится через фронт из рабоче-крестьянской России. Всеобщая спекуляция в сообществе с представителями наших иностранных союзников, как микроб общественной болезни, заменил прошлогоднюю эпидемию тифа. Эта зараза охватила весь тыл. Сотни тысяч и миллионы бумажных денег переходили из рук в руки, развивая жадность и грубо-эгоистическое отношение ко всему окружающему. Сорвать большой куш, не считаясь ни с чем, было вполне нормальным явлением».

Но север полуострова еще оборонялся, казалось, намертво, отборными белогвардейскими частями. Два сухопутных прохода в Крым – Перекоп и Чонгарский перешеек – были перегорожены глубоко эшелонированными линиями обороны. Позиции для пушек, блиндажи, проволочные заграждения, окопы. Территория простреливалась артиллерией и пулеметами. Все эти оборонительные сооружения находились на возвышенностях. Знаменитый Турецкий вал, перегородивший Перекопский перешеек, имел до 10 метров высоты, перед ним был выкопан Турецкий ров в 10 метров глубины. Наступавшие холода должны были позволить превратить вал в ледяную гору, сделав ее штурм невозможным. В 20–25 километрах южнее располагалась вторая линия обороны белых – Юшуньские позиции, там располагался 14-тысячный резерв врангелевцев.

Наличие довольно значительных резервов в тылу объяснялось тем, что врангелевцы не могли до самого конца угадать, будет ли нанесен основной удар красных на Перекоп или Чонгар. Действительно, поздно вечером 7 ноября Красная армия нанесла удар и по Турецкому валу, и по Чонгару. Но с ходу взять Турецкий вал не получилось, несмотря на то, что красноармейское командование готовилось к штурму, войска предусмотрительно были разделены на шесть эшелонов. В этом бою красные потеряли до десяти тысяч человек. Гибель этих героев не была напрасной. В упорном бою белые не заметили, что в обход их позиций красные нанесли еще один мощнейший удар – прямо через море! Сиваш, называемый местными жителями Гнилым морем, представлял собой мелкий залив, откуда сильный ветер периодически выгонял воду в море, обнажая глинистое дно. Фрунзе, рассчитав недолгий период обмеления Сиваша, бросил свои войска по морю как посуху. Войска двигались медленно, волоча артиллерийские орудия в полной темноте и тишине. Только на рассвете белые обнаружили у своих позиций всё прибывающие отряды красных. Тогда по наступавшим был открыт шквальный огонь. Поэт Н. Тихонов писал: «Живыми мостами мостят Сиваш! Но мертвые, прежде чем упасть, делают шаг вперед».

Природа, казалось, решила отвернуться от красноармейцев. Стих ветер, и морская вода снова стала заливать Сиваш, грозя погрузить в пучину растянувшиеся колонны красноармейцев. Добровольцы из местных жителей и красноармейцы спешно из подручных возвели временную дамбу, замедлившую затопление Гнилого моря. Бывший комдив 52-й дивизии М. Германович вспоминал: «Полтора суток люди не получали горячей пищи: кухни через Сиваш протащить было невозможно. Кое-как выдавали только голодную норму хлеба. Стояли небывалые для юга холода, особенно ночью, а бойцы были полураздеты. На Литовском полуострове не было даже питьевой воды и жажда давала себя знать. Тем не менее не было и намека на ропот. Создавшаяся угроза быть отрезанными от своего тыла надвигавшейся водой тоже не поколебала бодрости, мужества и отваги наших бойцов. Они горели одним желанием – победить врага». В самый критический момент на штурм позиций белобандитов ринулись отряды коммунистов и комсомольцев. Еще удар – и красные, ломая отчаянное сопротивление врангелевцев, ворвались в Крым!

В полночь 9 ноября на передовые позиции перед Турецким валом приехал комфронта Михаил Васильевич Фрунзе, своим примером воодушевляя бойцов. Загремел «Интернационал» и людское море ринулось на новый штурм Турецкого вала. Решимость и мужество красных одержали верх, вскоре на перекопских укреплениях было водружено красное знамя.

Белые, отчаянно маневрируя резервами, несколько часов еще пытались сдержать натиск красноармейцев. Но это было бессмысленное затыкание дыр в тришкином кафтане. Слащев, хоть и прозванный Крымским, так и не смог угадать место главного удара красных. Армия белых обратилась в паническое бегство. На Юшуньских позициях беляки еще собирались давать красным новый бой. Вспоминал очевидец событий Дмитрий Мейснер: «Перед Симферополем у станции Курман-Кемельчи произошла кровавая схватка. Красная конница опять обошла отступающие части, и я увидел, наконец, ужасную, стихийную панику, охватившую испытанных солдат и офицеров. Я… видел, как после этого наши офицеры, бросив пушки, пулеметы и всех нас при них, галопом первыми поскакали в Симферополь, оставив поле битвы».

Сдавалась белогвардейская элита – цветные полки. Командующий Дроздовской дивизией генерал А. Туркул с ужасом вспоминал эти часы: «Это был конец. Люди отчаялись, поняли, что наша карта бита, потеряли веру в победу, в себя. Началось это все у Знаменки, когда рухнула в кровопролитном бою не поддержанная вовремя Корниловская дивизия, и закончилось на Перекопе, когда, не веря больше ни во что, вынеся из огня своего белого офицера, сдался в последней, одиннадцатой атаке истекающий кровью дроздовский батальон».

Бегство белых на юг полуострова было столь стремительным, что им удалось оторваться на 1–2 перехода от красных частей. Возможно, Фрунзе, учтя свои значительные потери, и не ставил целью навязать и так поспешно отступавшим белым новые схватки. Иной точки зрения придерживался командарм 1-й конной С. Буденный. 13 ноября он получил директиву стремительно преследовать противника и ни в коем случае не допустить его посадки на суда. При этом по разработанному плану крымские порты должны были быть захвачены к 22 ноября.

Но белые покинули Крым уже 14–16 ноября. В заслугу Врангелю ставят достаточно хорошо организованную эвакуацию своих сторонников из Крыма морским путем. Сотни кораблей планомерно вывозили из Крыма как военных, так и гражданских. Сам Врангель назвал цифру эвакуированных почти 150 тысяч. С ним не соглашается Буденный: «Как мы ни спешили, войска Врангеля успели погрузиться на суда и уйти в море. Белогвардейцы бежали что было сил, бросив технику и вооружение. Врангель учитывал неизбежность эвакуации и заранее все приготовил. В полной боевой готовности находились корабли интервентов. Иностранные миссии, в том числе американский Красный Крест, всячески помогали эвакуации остатков врангелевских войск… Врангель приврал… По нашим данным, Врангелю удалось эвакуировать с беженцами всего 83 000 человек. Подавляющее большинство врангелевских солдат или погибли в бессмысленном бою, когда Врангель отверг ультиматум советского командования, или попали в плен. Только в Феодосии сдались в плен более 30 различных войсковых частей Врангеля во главе с командным составом».

Следует уточнить, что имел в виду Буденный. Еще 11 ноября из штаба Фрунзе была передана телеграмма с призывом к белогвардейцам сдаваться в плен: «Белые офицеры, наше предложение возлагает на вас колоссальную ответственность. Если оно будет отвергнуто и борьба будет продолжаться, то вся вина за бессмысленно пролитую русскую кровь ляжет на вас. Красная армия в потоках вашей крови утопит остатки крымской контрреволюции. Но мы не стремимся к мести. Всякому, кто положит оружие, будет дана возможность искупить свою вину перед народом честным трудом». Однако Врангель отдал приказ закрыть все радиостанции в армии и на кораблях, за исключением одной, обслуживаемой исключительно офицерами. Черный барон, уже находясь в безопасности на корабле, оставил на милость победителя сражавшихся в бессмысленных последних стычках и захваченных в портах не успевших уплыть белогвардейцев. А милость, с учетом отвергнутого предложения о капитуляции, была проявлена не ко всем. Историки спорят о захваченных в Севастополе, Феодосии и Керчи тысячах и даже десятках тысяч беляков, брошенных на произвол судьбы благополучно уплывшими за кордон генералами.

Падение белого Крыма имело важное внутриполитическое значение. Войска многотысячного Южного фронта, получившие в годы борьбы опыт и выучку, были направлены в другие регионы Советской России, представляя непобедимую силу для остатков контрреволюции.

Попытки белых закрепиться на отдаленных окраинах страны не имели успеха, скоро и бесславно закончились внутренние мятежи. Большевикам удалось сохранить целостность страны, включая наиболее сложные регионы – Кавказ, Среднюю Азию, Дальний Восток. Молниеносная победа красных в Крыму произвела удручающее впечатление на иностранные правительства, после этого фактически отказавшиеся от планов масштабных военных интервенций против РСФСР.

Газета «Советская Россия».

13 Ноября 2020