«Полтора или два километра на фенаминовой заправке я пробежал за какие-то минуты, пролетел как на крыльях…». Кое-кто, возможно, вспомнит эту фразу из романа «Момент истины» — одного из самых известных литературных произведений о Великой Отечественной. В этой книге советский писатель Владимир Богомолов вскользь коснулся одной из многочисленных граней исторической правды о той войне, о которой по неким причинам в советское время было не принято говорить широко.

Дело в том, что восемьдесят лет назад СССР столкнулся не просто с лучшей на тот момент армией мира, вермахтом, имевшим свежий двухлетний опыт войны. Не только с войсками союзников Гитлера. Не только с объединённым экономическим потенциалом почти всей континентальной Европы. Кроме всего этого, нашим предкам пришлось ещё и противостоять целой армии наркоманов.

«Тут же в углу портсигара лежала плоская пластмассовая коробочка с таблетками… По форме, цвету и размеру таблеток я определил — фенамин», — читаем мы у Богомолова описание того, что нашлось в карманах у убитого немецкого агента. И чуть ниже находим продолжение: «Подумав, что спать мне сегодня едва ли придётся, я проглотил две фенаминовые таблетки и, хотя знал, что действие их наступает не сразу, тут же почувствовал заметный прилив сил». Один из главных героев книги, оперативник СМЕРШа, после бессонной ночи, завершившейся перестрелкой, решился в виде исключения принять трофейный «допинг», потому что уже был хорошо знаком с оказываемым им эффектом.

Видимо, в силу каких-то ограничений Богомолов, хотя явно был «в теме», слегка погрешил против истины: среди гитлеровцев был куда больше распространён не амфетамин (фенамин), который сам по себе является сильным стимулятором центральной нервной системы (поэтому его оборот сегодня строго регулируется), а его производное — метамфетамин, наркотик, мощный психостимулятор, вызывающий тяжёлые формы зависимости и потому сегодня запрещённый к обороту и употреблению на территории Российской Федерации.

Германия оказалась не только родиной нацизма, но и страной, «подарившей» миру опыт специфического применения целого ряда препаратов с весьма сомнительным, мягко выражаясь, эффектом. Однако роль наркотиков в третьем рейхе и его вооружённых силах упорно обходилась стороной. И не только в СССР: на Западе тоже было не принято широко это обсуждать, хотя для многих не было секретом, что и сам Гитлер, и его соратники баловались разными «веществами». Но вот про рядовых фрицев разговор как-то совсем не складывался. За пару послевоенных десятилетий западная пропаганда более-менее пришла к канону: есть звероподобные нацисты, эсэсовцы (кстати, откуда они все взялись?), от которых и шло всё зло, и есть их жертвы, включая и германский народ, и даже вермахт, который «только выполнял приказы».

Лишь несколько лет назад дискуссию по этой тематике подстегнул выход исследования немецкого писателя Нормана Олера. Название его книги буквально можно перевести как «Полный угар» («Der Totale Rausch», в официальном российском переводе — «Третий рейх на наркотиках»). И постепенно стало ясно, что значительная часть военнослужащих вермахта были не подневольными жертвами и не принципиальными борцами с «большевистской чумой», а накачавшимися таблетками биороботами.

К 1930-м годам наркомания не была диковинкой. Более того, это явление в обществе уже начало восприниматься как серьёзная проблема. В Германии после поражения в Первой мировой войне в условиях кризисного состояния экономики и общества ситуация с употреблением наркотиков населением была крайне тяжёлой. И самое любопытное, что нацисты, завоёвывая симпатии избирателей, подавали себя как ярых борцов с наркотической зависимостью. Придя к власти, они начали отправлять наркоманов в концлагеря. Но ирония истории заключалась в том, что в это же самое время немецкая сборная на печально знаменитой Олимпиаде 1936 года в Мюнхене блеснула — и сделала это во многом потому, что основательно подкрепилась амфетамином.

Успехи в спорте не могли укрыться от внимания военных. А фармацевты в свою очередь, не останавливаясь на достигнутом, уже запустили в производство гораздо более мощное стимулирующее средство под торговой маркой «первитин». Это и был наркотический препарат метамфетамин, известный в химии до этого уже некоторое время.

Занялась этим фирма «Теммлер Верке», которая чуть ранее своими поставками бензедрина (амфетамина) и обеспечила третьему рейху олимпийский успех, а себе — финансовое благополучие. Эта фирма не была первооткрывателем метамфетамина, она лишь поставила его изготовление на поток, сопроводив это мощной рекламной кампанией «чудодейственного средства». Первитин рекомендовали буквально от всего: от снятия усталости до борьбы с аллергией. И продавался он поначалу совершенно свободно.

Одним из первых клюнул на рекламу молодой (ему не было и сорока) профессор Отто Фридрих Ранке, незадолго перед тем получивший должность директора Института военной физиологии. Справедливо считавший, что «усталость в боевых условиях может иметь решающее значение для исхода боя», Ранке удостоился сомнительной чести — быть первым военным физиологом, который провёл испытание первитина на группе студентов-добровольцев и дал восторженное заключение о его результатах.

Метамфетамин потому называли стимулятором, что он за счёт искусственного возбуждения нервных клеток позволял человеку, достигшему физических пределов, когда включаются природные защитные механизмы, игнорировать их и сохранять работоспособность. К примеру, попросту не спать. Но поначалу германское военное руководство всерьёз эти результаты не восприняло.

Тем не менее первитин производился, рекламировался, и немецкие военные медики по собственной инициативе стали рекомендовать его военнослужащим. Поэтому к моменту нападения Германии на Польшу наркотиков в войсках было уже много и они активно применялись. А дальше пошли донесения с фронта — не менее восторженные, чем заключение Ранке.

Выдержки из них в изобилии приводит в своей книге Норман Олер. Вот, к примеру, офицер-медик девятого армейского корпуса сообщал: «Я убеждён, что при больших нагрузках те солдаты, которые принимают первитин, получают явное преимущество над теми, кто его не принимает. Военные врачи уже заказывают это средство в T.S.A. (войсковая служба обеспечения санитарным имуществом)». А вот ещё одно свидетельство: «Заметное повышение работоспособности отмечалось у водителей-механиков и офицеров танковых войск во время продолжительных боёв 1—4 сентября 1939 года, как и у солдат разведывательного отряда, которые принимали первитин во время длительного ночного перехода. Кроме того, у разведчиков при выполнении заданий обострялось внимание».

Однако наркотик есть наркотик. После нескольких суток сверхвысокой активности, эффективности и эйфории наступала расплата, связанная с ухудшением самочувствия, которое проявлялось в самых разных формах: от подавленного настроения до серьёзных проблем с сердечно-сосудистой системой или с психикой. Боролись с этим в войсках вполне очевидным способом — новыми дозами, за которыми закономерно следовали ещё более трудные «отходняки» и, разумеется, возникновение тяжёлых форм наркозависимости. В результате в адресованном Ранке письме начальник санитарной службы 6-й армии вынужден был выражать опасения: «То, что солдаты имеют неограниченный доступ к первитину, представляется мне совершенно неприемлемым».

После капитуляции Польши в период «странной войны» Отто Ранке отправился в войска изучать опыт и тоже несколько встревожился происходившим. «Никто не спрашивает, следует принимать первитин или нет, — докладывал он. — Это средство употребляется в массовом порядке, без всякого медицинского контроля».

Конечно, следовало бы привести ситуацию в порядок. Но этому помешали два обстоятельства. Первым было то, что к тому моменту Ранке сам уже был метамфетаминовым наркоманом, принимая, по собственному утверждению, не менее двух таблеток первитина в сутки. А вторым было готовящееся нападение Германии на Францию.

Кое-кто, правда, пытался вредить «благому делу» постановки на поток процесса превращения солдат в биороботов на метамфетаминовом «топливе». Имперское управление здравоохранения во главе с Леонардо Конти забило тревогу по поводу массового распространения наркомании и добилось того, что первитин стали отпускать по рецепту. Однако педантичность и дисциплинированность немцев не стоит преувеличивать: с аптекарями можно было «договориться», ну не враги же они сами себе, чтобы упускать прибыль при растущем, как на дрожжах, спросе — именно так капитализм обычно и работает.

Одновременно своё веское слово сказали военные. 17 апреля 1940 года вышло «Распоряжение о стимуляторах». В этом документе абсолютно прямо и недвусмысленно указывалось, что «военный успех самым решающим образом зависит от способности измотанных в боях войск преодолевать усталость» и что «первитин» был включён в планы санитарного снабжения армии». Далее говорилось о дозировках, предназначенных как для профилактики, так и для чрезвычайных случаев. Написал текст сего документа профессор-наркоман Ранке, а подпись поставил главком сухопутных войск генерал-фельдмаршал Вальтер фон Браухич.

Первитин как нельзя лучше работал именно в рамках идеологии «блицкрига»: мобилизовать максимальное количество сил в ключевых точках и уничтожить противника за наименьшее время. Стимулирующее действие препарата позволяло точно так же мобилизовать силы организма и давало возможность бодрствовать по 40—50 часов, ещё и занимаясь интенсивной деятельностью. И это делало таблетки важным элементом стратегии.

Ударной силой вермахта были танковые войска. Немецкие танки, конечно, были неплохи и надёжны, но кондиционеров в них точно не было. Сядьте в летнюю жару в раскалённую, душную, грохочущую стальную коробку, воняющую бензином и смазкой, и попробуйте просто выдержать в ней суточный марш пассажиром. А если ещё и за рычаги дёргать? А пойти без передышки, прямо с марша в бой? Рухнет ли механик-водитель без сил после этого или продолжит шуровать на своём рабочем месте, как проклятый, — это напрямую зависело от того, зарядится ли он таблеточкой-другой или нет. А от этого в свою очередь зависело, будет ли война молниеносной, как было запланировано.

Тут прямо-таки напрашиваются возмущённые возражения от имени нынешних фанатов «немецких штабных гениев» и «совершенной военной машины»: не надо преувеличивать, ну принимал кто-то таблетки, но не мог же первитин сыграть ключевую роль. Однако само военное руководство Германии явно считало, что мог. Накануне блицкрига во Франции выпуск первитина силами «Теммлер Верке» достиг 833000 таблеток в сутки. Потому что заказ вермахта составлял 35 миллионов доз!

Ну и как? Похоже на преувеличение роли первитина? Норман Олер с полным основанием констатирует: «Германский вермахт стал первой в мире армией, подсевшей на синтетический наркотик».

Вооружённые танками, самолётами, артиллерией и таблетками, германские войска разгромили Францию и союзные британские части за месяц, что стало шоком для всех: от Лондона до Москвы. Французы не только проглядели направление главного удара у Седана, но и в не меньшей степени были поражены темпами продвижения немецких подвижных частей. Все их попытки хоть чем-то ответить — это история опозданий их резервов.

Все ждали, что прорыв гитлеровцев выдохнется. Только что занявший премьерское кресло Уинстон Черчилль утверждал, успокаивая паниковавшее французское руководство, что немцев хватит не больше чем на 5—6 дней, после чего они остановятся и можно будет нанести контрудар. Обычные немцы, возможно, и остановились бы, но не накачанные «боевой» химией. К слову, штатное место для пары заветных таблеточек, предписанное водителям военным начальством, находилось за отворотом форменной пилотки. Чтобы в момент нужды «накатить дозу» без промедления.

Как только наступило затишье, Отто Ранке, верный себе, помчался во Францию за новыми данными о применении препарата. Он совершил весьма продолжительную поездку, которую описал в своём дневнике, дошедшем до наших дней и хранящемся в Германском федеральном архиве. Так, посетив танковую группу «Клейст», он оставил 14 июня 1940 года запись, которую приводит Н. Олер: «Согласно сообщению Вейса, он самостоятельно принимает по 2 таблетки через день, находит его действие чудесным, чувствует себя после этого бодрым, не испытывает ни малейшей усталости, никакого снижения умственной работоспособности». Добавим, что танкисты под командованием генерала Эрвина Роммеля примерно в те же дни поставили рекорд, отмахав за одни сутки 240 км.

Германская пропаганда превозносила победу над Францией как триумф высшей расы, великого духа национал-социализма. Тем временем Отто Ранке, инспектируя танковые части, фиксировал в дневнике: «Сообщение о подполковнике Кречмаре, который был подробно опрошен после того, как стал настоятельно просить первитин […]. В начале кампании у него имелась трубочка с 30 таблетками, и он принимал до 6 таблеток в день».

Весь рассказ профессора выдержан в радужных, как метамфетаминовые галлюцинации, тонах. Хотя уже в те дни поступали сообщения об ухудшении самочувствия после длительного приёма первитина и даже о случаях смерти, когда банально не выдерживало сердце. Об этом Ранке ничего не написал в личном дневнике, то есть не признался в наличии побочных эффектов даже в доверительном разговоре с собой и своей совестью: он уже потерял способность критически оценивать действие любимых таблеточек, как и положено человеку, который плотно подсел на наркоту.

Между тем приём первитина был отнюдь не только привилегией танкистов. Его раздавали в пехотных частях перед наступлением: офицеры получали его у военных врачей, а потом распределяли среди подчинённых. Его употребляли и лётчики люфтваффе, один из которых после войны вспоминал: «Мы не отказывались от первитина, хотя, возможно, он вреден для здоровья. Какое это имеет значение, если человек и без того готов в любой момент к смерти!»

Помимо собственно первитина, военные употребляли и другие стимулирующие средства. Среди них был и хорошо знакомый немецким спортсменам бензедрин, и так называемый танковый шоколад — самые настоящие шоколадки, содержащие наркотики. Когда армейское снабжение стало более строгим и скупым, наркоманы начинали клянчить дозу в письмах к родным: «Служба тяжёлая, и вы должны меня понять, если в дальнейшем я буду писать вам через каждые 2—4 дня. Сегодня я пишу вам главным образом ради первитина». Это выдержка из переписки с родителями рядового вермахта Генриха Бёлля, будущего лауреата Нобелевской премии по литературе.

Армией дело тоже не ограничивалось. По самым скромным оценкам, в 1940-м — начале 1941 года употребление первитина гражданскими лицами составляло до нескольких миллионов доз в месяц. Точной статистики нет, что само по себе говорит о царившей обстановке. Ситуация явно выходила из-под контроля. В итоге 12 июня 1941 года препарат всё же подпал под действие «Опиумного закона».

Что же выходит, перед нападением на СССР топливо для биороботов запретили? А вот и нет. Первитин остался в армии, продолжали его добывать и употреблять и «на гражданке». Так было до того самого момента, пока заводы «Теммлер Верке» не были разрушены англо-американской авиацией в конце войны. К этому времени, по некоторым данным, они успели выпустить в общей сложности до 740 млн доз первитина.

Летом 1941-го по землям нашей страны, как годом ранее по Франции, мчались армейские колонны в пыли, дыму и наркотическом угаре. Многокилометровые марши танковых частей, сверхинтенсивная работа авиации, высокий боевой дух — всё это в немалой степени следует отнести к заслугам препаратов, которые в военных условиях использовались без оглядки на ограничения.

В ходе операции «Барбаросса» в расчёте на один немецкий армейский корпус могло приходиться до 30 млн доз стимуляторов. Описывая реалии 1941 года на Восточном фронте, бывший военный врач Оттгейнц Шультенштейнберг говорит о первитине: «Эта штука распределялась очень просто: в соответствии с девизом «На, возьми!».

Многие уже знали об опасности побочных эффектов и отказывались от препарата. Однако отказаться могли далеко не все, потому что метамфетамин вызывает возникновение зависимости очень быстро. В случае первитина это происходило уже после первых 3—4 регулярных приёмов, иногда чуть больше. Поэтому многие продолжали поглощать его чуть ли не горстями.

Но вскоре роль первитина в столкновении с Советским Союзом коренным образом изменилась. Произошло это тогда, когда война приобрела совершенно иной характер. Блицкриг сломался. Он разбился о стойкость советских солдат, которые без всякого допинга дрались насмерть в любых условиях, ломая вражескую стратегию. «Блицкриг» лопнул ещё летом 1941 года, когда фронт встал у Смоленска на два месяца. Ни одна из трёх гитлеровских групп армий не смогла выполнить своих задач. «Выгорание» наркозависимых при затяжных боевых действиях играло пагубную роль, и армейским чинам волей-неволей пришлось пытаться исправить ситуацию.

Вместе с тем изменилось и отношение к чудесным таблеточкам. Зимой 1941—1942 годов они были нужны уже не для победных рывков танковых колонн, а для того чтобы замёрзшие и измотанные солдаты могли хотя бы отступить под контрударами Красной Армии, а не погибнуть в окружении. Описания такого применения первитина есть, в частности, при отступлении в январе 1942 года у озера Ильмень. В дальнейшем первитин старались использовать ограниченно, снабжая им в первую очередь егерей, десантников, агентов-парашютистов, то есть спецподразделения.

Однако нужно твёрдо отдавать себе отчёт в том, что наркоманы из армии никуда не делись. Причём Имперское управление здравоохранения ставило вопрос об изъятии их из частей или хотя бы о постановке на учёт. Но военные последовательно игнорировали медиков. Поэтому и метамфетамин вместе с его патологическими потребителями присутствовал в вермахте и войсках СС до конца войны. И здесь приходится коснуться ещё одной стороны вопроса, которая со всей очевидностью связана со, скажем так, специфической обстановкой, возникшей в гитлеровских частях.

Сегодня порой сталкиваешься с тем, что некоторые прекраснодушные либералы ставят под сомнение многие из чудовищных зверств гитлеровцев, считая их преувеличениями большевистской пропаганды. Да, мол, были отдельные маньяки вроде Оскара Дирлевангера, ну а где их не было? Но не были же простые солдаты зверями, обычные же люди… Но дело как раз в том, что многие из них обычными людьми уже не были.

Очевидцами и документами зафиксирована безумная, поистине нечеловеческая жестокость многих деяний, которые совершили не садисты из концлагерей, не зондеркоманды, а военнослужащие самых обычных германских частей: младенцы, которых убивали ударом головой о печь или разрывали голыми руками, чудовищные по своей извращённости надругательства над женщинами и ещё очень многое.

Очевидное объяснение состоит в том, что это было дело рук солдат, находившихся под воздействием мощного наркотического препарата. Известно, что передозировка метамфетамином часто приводит к параноидальным психозам, а вы можете представить себе, что такое вооружённый параноик? Всё это делает преступления гитлеровцев лишь ещё более страшными, потому что мирным жителям абсолютно бесполезно было просить пощады у тех, кто находился в состоянии изменённого сознания или потерял человеческий облик из-за абстинентного синдрома.

Остаётся вопрос, почему в СССР почти не говорили об этой практике, хотя другие бесчеловечные эксперименты нацистов предавались широкой огласке. Можно предполагать, что, одержав практически полную победу над наркоманией в своих границах, советское руководство предпочло в целом табуировать эту тему, чтобы просто лишний раз не напоминать о страшном.

Но в то же время образ фашистского завоевателя, что в истории, что в художественных произведениях, утратил одну из своих характерных черт. Думается, что советское кино порой слишком благородно показывало подтянутых и дисциплинированных гитлеровцев в красивой серой и чёрной форме. Про современные военные фильмы с «цивилизованными представителями высшей расы», которые жмут руки нашим танкистам («Т-34») или трогательно сочувствуют тем, кого пытают («Зоя»), говорить просто не хочется. Куда ближе к истине оказывается образ не благородных воинственных ариев, а оскотинившейся, творящей несусветные дикости своры человекоподобных существ, которую показал нам Элем Климов в фильме «Иди и смотри».

Организатор первитиновой эпопеи Отто Ранке вполне благополучно пережил крах третьего рейха. После войны он остался в науке, стал профессором Эрлангенского университета, директором Физиологического института. Среди его интересов по-прежнему оставалась физиология обмена веществ. Умер он в 1959 году нестарым и внезапно: в возрасте 60 лет у него во сне остановилось сердце.

Порой можно встретить утверждения, что похожая практика применения метамфетамина была и в СССР — в органах НКВД и СМЕРШ. Это не соответствует действительности хотя бы потому, что промышленное производство этого препарата было налажено лишь в послевоенное время. Но и тогда он нашёл применение только в медицине, причём очень ограниченное, а в 1975 году и вовсе был исключён из числа лекарств и подвергнут полному запрету, который действует в нашей стране и поныне.

Но опыт Германии не уникален. На родине метамфетамина, в Японии, в период Второй мировой войны существовало более двух десятков стимулирующих препаратов, использовавшихся в армии и на флоте. Здесь часто применялись инъекции, а не таблетки. Ими, например, накачивали лётчиков-камикадзе.

Ну а после войны, чтобы это «хорошее дело» не пропало, его, как и многие другие начинания третьего рейха, унаследовали США. Пентагон ухватился за идею стимулирующих таблеток. Как указывает исследователь Стерлинг Брасвелл в книге «Американский мет: история метамфетаминовой эпидемии в Америке», первитин нашёл широкое применение в войсках США в ходе войн в Корее и Вьетнаме. Причём речь шла обо всех без исключения родах войск, хотя приоритет отдавался пилотам. Впрочем, одним только первитином дело в вооружённых силах США не ограничивалось — там был мощный коктейль из стимулирующих и психотропных препаратов, но это уже, как говорится, отдельная история.

Если поразмыслить, то нет ничего удивительного в столь широкой популярности стимуляторов — что в Германии и Японии времён войны, что в послевоенных США. И корни этого явления стоит искать не в каких-то нацистских постулатах, а в сугубо рациональном подходе, вполне соответствующем господствующей социально-экономической системе. О том, что никаких моральных препонов на этом пути нет и не будет, красноречиво свидетельствует германский опыт: нацистские бонзы, начав с праведной борьбы с традиционными наркотиками, закончили тем, что сами подсели на наркотики синтетические и втянули в эту зависимость значительную часть «высшей арийской расы».

Для капитализма в принципе характерно постоянное стремление минимизировать издержки и выжимать из человека максимум того, на что он способен, не заботясь о последствиях для него самого. И если этому служит не только прямое экономическое принуждение, но и некое достижение фармакологии, то, собственно, почему бы и нет? А это означает, что от повторения подобных экспериментов сегодня или в будущем мы не можем быть застрахованы до тех пор, пока существует капитализм.

Газета «Правда».

30 Июля 2021