2016 год станет моментом истины для нынешней модели обращения с государством. В России неизбежна трансформация, а предшествовать ей будет еще одна эскалация, считает глава Фонда эффективной политики Глеб Павловский. Но эскалациями власть создает спрос на экстремальность, который не может удовлетворить. В государственный вакуум может войти кто-то другой. Так в 1917-м в созданный Временным правительством «запрос на величие» вошли Ленин с Троцким.

— В книге «Система РФ. Источники российского стратегического поведения» вы характеризуете стиль управления Путина образца 2012 2015 годов как «стиль непрямой трактовки». Окружение уходит сегодня от президента «с неполным представлением о решенном, стараясь запомнить слова, которые Путин произнес». Президент «строит отношения так, чтобы всегда мог сказать: я этого не знал и такого не обещал». Он «надстроил над властью недосягаемый этаж, где пребывает один. И хотя по-прежнему контактирует с окружением, не хочет нести ответственность за решения».
Приведите примеры проявления «стиля непрямой трактовки».

— Вы видите их каждый день, слышите в любом выступлении. Что значит знаменитое путинское «сами решайте» — предложение свободы рук? Нет же. Это невозможность директивного управления, когда контроль поддерживают техникой неопределенности. Все управление украинским кризисом после Крыма велось таким вот образом.

Возьмите послание президента — там фразы, которые можно трактовать противоположными способами. То как отказ от эскалации, то как оборону по периметру. Президент встретился с капитанами бизнеса, и что он сказал капитанам? Провел с ними политинформацию по текущей прессе, а те молчали как зайчики.

И дело не в одном человеке, а в свойствах системы.

Будь перед нами действительно бюрократическая вертикаль, она принимала бы директивы и их выполняла. Но речь идет о системе, которой нельзя отдать приказ.

Она безгосударственна, то есть небюрократична. Чудовищный исполнительный аппарат всегда занят, он целиком поглощен сделками. Это работающая, хотя и недисциплинированная система, похожая не на государство, а на Горбушку или Южный порт. Ее спасает бесхребетная готовность, получив выгодный для нее сигнал, развернуться в другую сторону. Поэтому приказ отдают в форме косвенного намека или, как говорят, «сигнала», а тот запускает новую серию сделок.

— Почему такой стиль управления возник именно при нынешнем президентском сроке Путина?

— Не возник, а расцвел. Выбор направления был совершен еще при Борисе Ельцине. Это был выбор в пользу технократии АП при сверхсуверенитете главы государства. Когда Борис Николаевич, например, мог в разговоре с Эльдаром Рязановым сказать: «Проснусь и думаю — кому страну отдам?» Будто речь о гараже. При этом он искренне верил, что располагает страной.

Выбор в пользу страны как президентского поместья, а не политической нации или идейной цели был окончательно сделан между 1993 и 1996 годами.

Ведь постоянно приходится слышать: «Это решать президенту». И в то же время все понимают, что президент не занят, например, проблемой ЖКХ. Он не может определить сумму штрафа для дальнобойщиков. Но все подается как его мнимое личное решение. Все решения возводят к одному человеку, потому что нет процедур прохождения управленческих сигналов. Система не смеет от этого отказаться. Здесь ничего нельзя продиктовать сверху, кроме запретов населению. Тогда турецкие помидоры стали вдруг отвратительны, а грузинские вина, наоборот, вроде ничего.

Но что означает запрет? Новый спрос на услуги. Чтоб, обзвонив друзей, разместить заказ на изготовление инсинераторов (установки для сжигания мусора и других отходов. — «Газета.Ru») для сожжения продуктов. Но это не коррупция, а откупное государство. Нами правят откупщики.

В Египет летать туристам опасно, запрещено. Почему? Мы не воюем с Египтом, считаем его дружественной страной. А повели себя с ним как с вражеским государством.

Добавочно обрушив туризм в Турцию, повели со своим городским средним классом — самыми верными приверженцами системы — как с холопами. Лишили их свободы потребительского выбора. Последней из остающихся!

— Не думаете ли, что запрет полетов сначала в Египет, а затем и чартерных рейсов в Турцию объясняется в том числе намерением власти обеспечить приток отдыхающих в Крым? В Европу могут поехать далеко не все — особенно с учетом нынешнего курса валют.

— Такие объяснения подбирают при явном отсутствии цели. Любая наша мысль героически победить несет в себе подтекст — нажиться. Разрушаем коммуникации. Одновременно хотим дать картинку для воскресных телепрограмм, и туркам показать, как мы злы, и заодно дать подзаработать туризму Крыма, где уже заявили, что не примут всех. Но у такого двоемыслия всегда ножки стула разъезжаются. В остатке нет ничего, кроме привычки людей к тому, что всем помыкают начальники, неспособные управлять. И помыкают бесцельно. Слово-чемпион 2015 года — «абсурд», оно звучит от коридоров Кремля до самых до окраин.

«Записки на столе Путина представляют собой отчеты о вылазках рептилоидов»

— На ежегодной пресс-конференции президент перепутал губернатора Турчака с его отцом, проявил неосведомленность в том, как в Москве вводят платные парковки. Путина явно дезинформируют. В какой степени, на ваш взгляд, руководство России и лично Путин понимают, знают, чувствуют, что происходит в стране?

— Информация в Кремль стекается отовсюду, и вранья, конечно, хватает. Но всем президентам в мире врут, вопрос в злостности лжи. Помните, в СССР был «агитпроп» и терзал наши умы «Малой Землей» и солидарностью с кровожадным эфиопским ублюдком Менгисту Мариамом? В России существует «неопроп» — машина одуряющей телепропаганды. Она накачивает лояльность населения тем, что удерживает массовое сознание в истерическом состоянии. Люди России переселяются в мир зловещего политического сериала и в нем живут.

Но от этого и руководители страны теряют способность к стратегическим решениям и оценке рисков. Даже если сами хотят заслониться от своей пропаганды. Представим на минуту, что Путин, как и я, не смотрит телевизор. Не верю, но допустим. Однако все вокруг него телезрители, усвоившие язык лжи. На реальность наложена сетка фальшивых историй, где вокруг Кремля рыщут рептилоиды. Есть реальные угрозы, но ты их не видишь, потому что тебе сообщают — в «Мемориале» нашли лунных фашистов! Уверен, что записки на столе Путина представляют собой отчеты о вылазках рептилоидов и сбитых НЛО за неделю.

«Неопроп» действует как общероссийский мультипликатор глупостей. В искаженной картине мира сбитый по глупости малайзийский «Боинг» можно вообразить самолетом с мертвецами, запущенным ЦРУ, чтоб «свалить Путина». Взгляните глазами бедного кремлевского телезрителя: раз есть враги, они же «наши партнеры», почему бы им ради переворота в Кремле не пойти на нехитрую операцию — набить «Боинг» мертвецами и пустить его над Донбассом?

Реальность растворилась в фантазиях, рисков не ощущают.

Ведь сказано же, что Сирия — это просто «военные учения», да? Наши бомбардировщики то и дело чиркали по турецко-сирийской границе, но Кремлю это не казалось проблемой. Все равно как взлететь в Кубинке, пересечь Смоленскую область и случайно срезать угол через Белоруссию. Откуда взяться пониманию, как мир живет, когда в теленовостях уже расписали, как он устроен: там Ротшильд, тут Сорос, Браудер и ЦРУ.

Политику нельзя смотреть российское политическое телевидение и оставаться в здравом уме.

Останкинский «неопроп» — это крэк, пропадает чувство реальности.

— Чем чревата потеря реальности?

— Чем угодно, в частности, это подготовка к принесению себя в жертву. Эмоционально мы уже созрели для роли рождественской индейки. Мы же всегда хотели только хорошего, мы вставали с колен, мы великая Россия… А когда шоу кончится, скажем: «Ну во-от, опять нас обидели!» И кончиться может чем угодно, раз Кремль не обеспечивает национальную безопасность, шатается по криминальным районам вроде Ближнего Востока, задирая соседей по мелочам.

Мы невеждами влезли в мир, отказавшись от обычной для России консервативной дипломатии. МИД болтает по фене, как гопник, обижается, что «нас не понимают», и ждет, что все сбегутся в Москву договариваться. Не выделены классы реальных угроз. Власти смотрят Star Wars. Борьбу с экологом Витишко, «Открытой Россией» и поп-разоблачителем Навальным они ведут как со Звездой Смерти (боевая космическая станция из «Звездных войн». — «Газета.Ru»). Это подарок конкурентам России — в их столицах и штабах корпораций группы умников выбирают момент, где подставить невежде подножку. Все кончится блэкаутом: не сумев решить следующую порцию задач, Система зависнет и будет стоять.

Самым опасным мне кажется потеря связей между государством и населением, всеми его группами. Единственным видом связи осталось телевещание.

Но это непрочная связь, она нуждается в подкормке из доходов бюджета. А Кремль азартен. Почему слишком азартные игроки проигрывают? Не потому, что они идиоты, а потому, что не умеют окончить вовремя игру. Наша власть стимулирует затягивание игры, чтобы сохранять массы в непрерывно вздернутом состоянии.

— Но с другой стороны, пока люди находятся в таком состоянии, они в меньшей степени склонны винить в своих бедах власть, считая, что экономические проблемы инспирированы недругами России. От людей в таком состоянии можно не ждать подвоха. Хотя, конечно, бывают и «сбои» — как с дальнобойщиками, например.

— Как создать у «рядового человека» ложное чувство принадлежности к власти? В СССР добивались этого с трудом, устраивали собрания всех уровней — от двора до цехов и заводов. Ничего этого нет сейчас. Контролером поведения выступает масса приверженцев, «подавляющее большинство», которым страну то пугают, то поучают. Дисциплинирует только ощущение чрезвычайности ситуации.

Человек бдителен, встревоженно оглядывается по сторонам, а значит, абсолютно безвреден. Но он и экономически неконкурентен.

Приходится вводить в игру невозобновляемые ресурсы. Власть не может остановить игру, а в таких случаях всегда проигрывают. Игра остановится, и встанет все.

«Перед нами спящие наяву»

— Сирия — тоже игра?

— Конечно. Ловля несуществующего кота в темной комнате, где живут злые туркмены.

— Какова же была главная цель — отвлечь внимание Запада от Украины, вырвавшись таким образом из изоляции, сохранить у власти Асада или продемонстрировать гражданам, что без России в этом мире невозможно решить ни одной значимой проблемы?

— Красиво выйти на мировую сцену, сесть на глобальный трон, а там подумать, как быть дальше. У Кремля нет желания фокусироваться на одной главной цели, и цели нет. Надо было выйти из изоляции после украинской истории. И ясно, что США не дали бы нам легко отползти — надо было ошеломить. Ошеломили! Но, ошеломив, следовало зафиксировать быструю прибыль, как при рискованных операциях на бирже. Сменить игру. Так нет же — мы ошеломили еще раз и еще. После турецкого скандала постепенно перестаем понимать, что делаем, и явно ждем подсказки от Вашингтона.

Теперь нас заинтересовал Ирак. А на Ближнем Востоке всегда так — раз ты сюда попал, с тобой с удовольствием поиграют. Будут заинтересовывать, заманивать.

У нас думают: «Не дадим себя обмануть — второго Афганистана не будет». А тут вам не Афганистан.

Тут будут изображать друга, как Анвар Садат (экс-президент Египта. — «Газета.Ru»), и ждать, когда повернешься спиной...

— Есть ли, по-вашему, у российского руководства понимание, при каких условиях мы можем прекратить операцию в Сирии? Путин сказал, что она продлится до тех пор, пока идет наступление правительственных войск на позиции ИГ (запрещено в России. — «Газета.Ru»). Но это звучит слишком обтекаемо.

— Мы вошли в ситуацию, не проанализировав, как оттуда выйдем. На что расчет? На то, что мир находится в хаотическом состоянии и два-три события неожиданно изменят конъюнктуру, военную и политическую. Какие события, мы не знаем — а кто знает? Наподобие истории с беженцами в Европе, которая опрокинула европейскую повестку, создав нам сирийский коридор вмешательства. В 2016 году наверняка будет пара таких окон, через которые мы, возможно, соскочим (из Сирии. — «Газета.Ru»). Но ведь мы не знаем, хотим ли соскакивать!

Только не надо это понимать лишь как глупость. Это глубокая дезориентация, связанная с потерей 25-летнего комфорта выгод от глобализации.

Кремль живет, под собою не чуя страны. Положение трагично, ведь перед нами спящие наяву.

— После того как Турция сбила российский бомбардировщик, заговорили, что так и начинаются войны: никто не хотел военного столкновения, но ситуация накалилась, и оно произошло. На недавней встрече глав МИД стран НАТО дипломаты признавались: они не исключали зеркальных мер со стороны Москвы по отношению к Анкаре, но точного понимания, как отреагирует Путин, у них не было. К счастью, ответная реакция носила не военный характер. Но вопрос остается: возможно ли прямое столкновение России и страны — члена альянса?

— То, что страны НАТО не понимают, как будет реагировать Путин, — это не преимущество наше, а добавочный риск. Когда не знаешь, каких угроз ждать от вчерашнего партнера, вдруг решившего стать противником, возникает нормальный рефлекс — перестраховаться.

Возьмите 2014 год. Взаимодействие России и Запада можно описать как цепь взаимно ошеломляющих ситуаций. Запад наспех принимает первые попавшиеся решения, ведь надо же было что-то решать: взят Крым, вдруг завтра будет взята Одесса? А еще из Останкино кричат: «Да-да, возьмем! И Одессу, и Киев, а там и до Львова дойдем!» Что должны думать на Западе? Градус эскалации повышается, и в определенный момент у кого-то могли не выдержать нервы.

Самый серьезный epic fail нашей псевдовоинственности в том, что у нас не было идеи воевать до победы. У Буша, когда тот полез на Ближний Восток, была идея построить «демократический Greater Middle East». Потерял кучу денег, разворошил и раскровянил регион, ничего не добился. Но проект победы у него все же был, и были 15 минут славы: взятый Багдад.

Мы ведем войну без идеи, без конечной цели, без шанса победить. И как вообще могла бы выглядеть победа в Сирии?

Асад возьмет под контроль всю территорию страны, как Кадыров-старший — Чечню? Нереально. Отрежет алавитский кусочек Сирии и будет царствовать там? Тогда его низвергнут и «съедят» прямо во дворце.

— Но ведь возможен третий вариант — передача Асадом власти другой кандидатуре, которая будет приемлема и для нас.

— Люди, которые не умеют решить проблему с поставкой помидоров в Москву, сумеют выстроить систему управления Сирией? А заодно поборют Турцию? Не смешите.

«В государственный вакуум может зайти кто-то другой»

— Вы много говорите о недостатках и слабостях системы. А в чем ее сила?

— Система великолепна. Она умело увертывалась от угроз. Мы уже несколько раз ушли от поражения, не решая вопроса о строительстве государства.

Сам факт того, что мы еще существуем сегодня в этом нынешнем безгосударственном виде, — уже большой успех. Если не заглядывать дальше 2016 года, конечно.

— Почему система уворачивается? Это везение, фарт?

— Ничуть. Это высокая подвижность, «верткость». Недостатки и достоинства Системы РФ в одном и том же — она не государство. Начни нынешняя команда честно выстраивать прочные, да еще правовые институты, выйдет слабое государство со средненькой экономикой. Но мы институты не строим, мы победили Грузию. Можем еще и Арктику оккупировать, лишь бы не растаяли льды. Когда Буш-младший учил Кремль геополитике, он любил фразу: «Вы изучаете факты — мы их творим!» Теперь и мы, присоединив Крым, создали свои факты. Но, заметьте, менее всех знает, что с ними делать, именно Кремль.

Система РФ оригинальна. Если честно, я не нахожу близких аналогов.

Мы, как страна, ни во что не верим, зато умеем искусственно создавать ситуацию веры в себя. Не верим ни в принципы, ни в долговременные идейные или дружеские коалиции и не пытаемся их создавать. РФ возникла в период, когда союзников в точном смысле у нее не осталось, даже бывшие республики СССР хотели отгородиться. И система научилась выживать в одиночку за счет остального мира оригинальным способом.

— В книге вы высказываетесь в том числе про путинское большинство, считая, что «однажды оно станет для России апокалиптическим»: «Оно уже доказало, что ради сохранения своего положения и эмоционального тонуса готово на любые тиранства внутри и вне страны. И, услышав зов более мощной чрезвычайности, оно с готовностью откликнется на него». В чем вы видите апокалиптическую роль путинского большинства?

— Все просто: есть население, живущее на скромную ренту от власти в отсутствие политической нации, политики и государства. Но это «преторианское большинство». Оно привыкло к волшебной атмосфере экстремальности, чудес — одновременно опасных и выгодных. У нас «почти война», но в то же время все знают, что на самом деле ее нет, зато дух захватывает. Эскалация за эскалацией. Сегодня аудитория разогрета, но где солист?

Команда Кремля уже не предлагает той увлекательно выгодной политики, которую обещала. Выяснилось, что концерт отложен, но за места надо еще раз доплатить.

Возник государственный вакуум, в который может зайти кто-то другой. С чуть более выгодным предложением преторианской массе.

— Кто-то по-настоящему радикальный?

— Радикалов на словах у нас толпы. Проблема не в радикализме, а в том, что военными эскалациями власть создает спрос, на который сама ответить не сможет. Примерно такова же была ситуация в 1917 году. Временное правительство стянуло к себе прерогативы свергнутого монарха и Государственной думы.

А болтовней Керенского о том, как Россия встала с колен и будет примером всему миру, разожгло аппетит к чему-то неопределенно великому. В этот запрос тихо вошли через запасной ход Ленин с Троцким.

— Но в 1917 году ситуация в России была совсем иной.

— Я и не сравниваю людей. Я говорю, что тот в политике, кто раздувает ожидания непосильных чудес, готовит угощение для другого. Власть стремительно приближает будущее, но не думает о нем и запретила о нем говорить политикам. Между тем истощаются ресурсы и будущее все ближе и все болезненней.

Я считаю 2016-й «терминальным» — моментом истины для такой модели обращения с государством.

— Почему именно 2016-й?

— Заклинания великой Россией при тающих ресурсах и явном неумении управлять остатками ускоряют кризис. Все проседает, денег меньше, а председатель ЦБ советует не смотреть на курсы валют и на привычки средних слоев. Думаю, неизбежна какая-то трансформация в стране — желательно, конечно, не разрушительная, — но перед тем жди еще одной эскалации. А по законам русских эскалаций, следующая должна быть масштабней и рискованней прошлых.

— Если 2016 год — финал нынешней модели поведения, то что будет потом?

— Финал — это не катастрофа. Машина фантазий останавливается, и видно, что дальше ей нечем играть: нет денег, нет мобильности, нет сторонников и компетентных кадров. Но при коллапсе ресурсов решать надо быстро, принимая не «геополитические» решения, а настоящие. Когда станет понятно, что государства нет, а командный пункт управления «ушел за «Клинским», люди начнут что-то предпринимать.

— Возможно ли, что ситуация отчасти изменится через выборы в Госдуму, которые как раз состоятся в 2016 году?

— Любая реальная повестка 2016 года потребует ревизии страны и наличных ресурсов. Что у нас еще есть? Кто еще занимается делом, а не охраняет дачи? Что немедленно подлежит отмене?

К негодному, например, относится значительная часть продукции нынешней Думы. Самой бесславной из всех Дум за 100 лет.

Хорошо, если в обществе сложится согласие вокруг идеи, что депутаты данной Думы не должны войти в следующую — все целиком. Тогда выборы еще могли бы приобрести государственную ценность. Но в любом случае выборы будут иными, чем их проектируют наши мудрецы. А какими именно — вопрос к тем, кто идет играть на это поле и у кого там есть ставки. У меня ставок нет.

www.gazeta.ru

10 Января 2016